19.05.2025 18:14
Аналитика.
Просмотров всего: 2435; сегодня: 24.

Как жила древнерусская семья в языческий период

В дохристианский период в древнерусском обществе существовали две разновидности брака: моногамная и полигамная. О широком распространении последней свидетельствует автор Повести временных лет. Говоря о нравах различных славянских племён, он с христианским возмущением пишет, что "радимичи, и вятичи, и северъ… имяху же по две и по три жены"¹. У князя Игоря, как сообщает В. Н. Татищев, помимо Ольги были и другие жёны². Князь Ярополк, несмотря на то, что уже имел "жену грекиню", привезённую его отцом Святославом из Болгарии, успешно сватался к полоцкой княжне Рогнеде³. А Владимир Святославич до принятия им христианства и женитьбы на византийской царевне Анне уже имел пять "водимых", т. е. законных с точки зрения языческих обычаев, жён⁴.

Полигамия не являлась атрибутом семейной жизни исключительно восточных славян, она была известна и у западных, и у южных славянских народов, а также у всех их соседей. Так, например, у польского короля Мешко до принятия им христианства было семь жён, у поморянского князя - несколько жён и двадцать четыре наложницы, много жён имел и чешский князь Славник⁵.

Помимо многожёнства среди древнерусской знати процветало и наложничество. Наиболее показателен пример того же Владимира Святославича, имевшего по 300 наложниц в Вышгороде и Белгороде и ещё 200 в сельце Берестове⁶. По мнению А. В. Карташёва, под наложницами в данном случае подразумеваются пленницы, служившие развлечением для князя и его дружины и предметом торговли⁷.

Низшие слои древнерусского общества, по всей видимости, вели более упорядоченный образ жизни, что подтверждают свидетельства арабских, византийских и западноевропейских авторов, таких как Аль-Масуди, Маврикий Стратег и св. Бонифаций⁸. Но вызвано это было, скорее всего, не столько какими-либо моральными принципами, сколько экономическим положением, не позволяющим содержать нескольких жён, а тем более наложниц.

Помимо полигамии в древнерусском обществе, по мнению С. В. Бахрушина, существовали и признаки левирата, то есть обычая брать в жёны вдову умершего брата⁹. Но источники приводят только единственный пример подобного рода - Владимир Святославич после убийства брата Ярополка женился на его вдове: "Володимиеръ же залеже жену братьню грекиню"¹⁰.

В языческой семье жена находилась в подчинённом положении по отношению к мужу. Это связано с тем, что в древнейшие времена одним из главных достоинств человека была физическая сила. Несмотря на то, что многие славянки по своему образу жизни не отличались от мужчин - охотились, воевали и т. п., в большинстве случаев они всё равно уступали им в физической силе.

Сама идея превосходства мужчины над женщиной, отмечал В. О. Шульгин, отражена в космогонии славян. Женщина - вода - олицетворяла пассивное начало мироздания, а мужчина - свет - творческое. Без света-мужчины вода-женщина представлялась в виде льда, снега, смерти. И только под воздействием света женское начало получало жизнь и движение¹¹. Символическим проявлением такого отношения к женщине, с точки зрения В. И. Сергеевича, являлся обряд разувания женой мужа во время брачной церемонии, приравнивавший её к прислуге¹².

Правовое положение жены в семье зависело от формы заключения брака. Например, в случае похищения невесты она становилась собственностью мужа, вещью, которой он мог распоряжаться по собственному усмотрению. В то же время похищение невесты с её согласия ("на игрищах"), предоставляло ей несколько иной, более высокий статус, что было обусловлено активной ролью невесты при заключении брака. Положение женщин, вступивших в брак в результате купли их у родителей, практически не отличался от статуса похищенных жён. Очень часто они становились не жёнами, а рабынями-наложницами. Положение женщины существенно улучшил договорной брак, сопровождавшийся принесением приданого и выплатой вена, которые гарантировали ей определённые права в новой семье. Односторонний разрыв такого брака со стороны мужчины осложнялся наступлением для него имущественных последствий в виде потери приданого.

Ещё одним фактором, влиявшим на положение женщины после замужества, являлось её добрачное социальное положение. Невесты, принадлежавшие к высшим слоям древнерусского общества, сохраняли высокий личный статус и после вступления в брак. Они не только были хозяйками в собственном доме, но и порой принимали участие в общественно-политической жизни. О последнем свидетельствует наличие послов от знатных славянских женщин на переговорах князя Игоря с Византией. В заключённом по их результатам соглашении упоминаются "Искусевн Ольги княгини... Каницаръ Предъславин; Шихъберн Сфанъдръ, жёны Улеба…"¹³.

Княгиня Ольга после убийства древлянами её мужа князя Игоря "съ сыном своимъ Святославомъ собра вои много и храбры" разгромила непокорное племя и "възложиша на ня дань тяжьку"¹⁴. Потом она самостоятельно правила до совершеннолетия Святослава, демонстрируя выдающиеся способности государственного деятеля.

Тем не менее, независимо от формы заключения брака и места, занимаемого женщиной в общественной иерархии, полновластным главой семьи всегда оставался муж. Он мог судить свою жену, подвергать её телесным наказаниям и даже распоряжаться её жизнью. Так, князь Владимир Святославич намеревался собственноручно убить свою супругу Рогнеду за попытку покушения на его жизнь. Татищев писал: "Владимир так сим оскорбился, что хотел её тут зарезать. Но, желая более ей прискорбности учинить, велел ей немедленно одеться в платье лучшее и убор царский, как на брак приготовиться, и потом велел ей сесть на постель, что она смело учинила. Владимир взял меч голый в руку и пошёл к ней, желая ее убить наедине..."¹⁵ От неминуемой расправы княгиню спасло только появление их малолетнего сына Изяслава.

По всей видимости, муж мог безнаказанно лишить жизни свою жену и за супружескую измену. Об этом красноречиво свидетельствуют древнерусские былины. Богатырь Святогор убил свою супругу за то, что она с помощью шантажа заставила Илью Муромца овладеть ею: "Красавица жена его [Святогора] богатырская пошла гулять по чисту полю и высмотрела Илью в сыром дубу. Говорит она таковы слова: "Ай же ты, дородный добрый молодец! Сойди-ка со сыра дуба, сойди любовь со мной сотвори; буде не послушаешься, разбужу Святогора богатыря и скажу ему, что ты насильно меня в грех ввёл"¹⁶. Жестоко расправился со своей женой-изменницей Добрыня Никитич: "А и стал Добрыня жену свою учить / Он молоду Марину Игнатьевну / Он первое ученье - ей руку отсёк, / Сам приговаривает: / "Эта мне рука не надобна, / Трепала она, рука, Змея Горынчишша!" / А второе ученье - ноги ей отсёк: / "А и эта- де нога мне не надобна, / Оплеталася со Змеем Горынчишшем!" / А третье ученье - губы ей обрезал / И с носом прочь: "А и эти-де мне губы не надобны, / Целовали они Змея Горынчишша!" / Четвёртое ученье - голову ей отсёк…"¹⁷. Также поступил в подобном случае и Иван Годинович¹⁸. В былине "Чурила Пленкович и Катерина" вполне заслуженной считается смерть от руки Пермяты его жены Катерины, изменившей ему с Чурилой Пленковичем: "взял Пермята да молоду жону, / На одну-де ногу да он ступил ноньце, / Как другу-де да у ей оторвал…"¹⁹.

Можно согласиться с К. А. Неволиным, что безнаказанность убийства мужем жены связана с тем, что в древние времена безопасность и жизнь людей обеспечивались местью их родственников. Женщина, выходя замуж, теряла связь со своей семьей и переходила под власть и защиту мужа, в силу чего никто из родных не имел права мстить супругу в случае её убийства, тем более, если оно произошло в результате "справедливого" наказания²⁰.

О невысоком личном статусе женщины в семье в дохристианский период свидетельствует и языческий обряд захоронения жены вместе с погибшим мужем. Известия об этой славянской традиции в разных вариантах и с разными объяснениями можно найти в многочисленных источниках: арабских, византийских, западноевропейских. Так, по сведениям арабского историка и путешественника X столетия Аль-Масуди, славянских женщин живьём сжигали вместе с усопшим мужем. Если же мужчина умирал холостым, его женили уже после смерти²¹. Другой арабский путешественник первой половины X века Ибн Фадлан сообщал, что женщин сначала убивали, а потом уже сжигали²².

По мнению арабского учёного начала X столетия Ибн Руста, жену не сжигали, а вешали, но не сразу, а только через год после смерти супруга²³. По данным же Маврикия Стратега женщины удушали себя²⁴.

Отголоски этого обычая можно найти и в древнерусском эпосе. Так, в былине "Данило Ловчанин" Авдотья Микулична, жена Данилы, узнав о смерти своего супруга, "надевала платье она худящое, / А хватала себе в руки копейчо / Как, побежала по дорожке прямоежжоей, / Добежала до Данилка Староильича, / Как ведь ткнула тупым кончём в сыру землю…/ Как ведь пала она грудью на востро копьё / Как ведь тут ей ищэ да смерть случилосе"²⁵.

Археологические данные подтверждают эти сообщения. Так, в кургане № 7 из Гнёздовского могильного комплекса, расположенного на Днепре, недалеко от Смоленска, найдено захоронение мужчины и женщины, сопровождаемое погребальным инвентарём. Черниговский курган Гульбище также содержит парное захоронение мужчины, вероятно, боярина-дружинника, и женщины. В кургане Чёрная Могила кремированы три трупа: два воина, взрослый и юноша, и женщина, о чём свидетельствуют двойной комплект вооружения и женские украшения²⁶. Вероятно, старший воин занимал очень высокое место в социальной иерархии, поэтому в потусторонний мир его сопровождала не только женщина, но и оруженосец.

Если сам факт захоронения женщин вместе с мужчинами, сомнений не вызывает, то вопрос о том, кем они приходились умершему - жёнами, наложницами или просто родственницами, остаётся открытым. На наш взгляд утверждение о том, что умершего в потусторонний мир должна была сопровождать именно жена, является ошибочным. Так, княгиня Ольга после смерти своего супруга Игоря не только не была сожжена вместе с ним, но и вступила во второй брак с древлянским князем Малом, а вдова князя Ярополка вышла замуж за Владимира Святославича. Да и Ибн-Фадлан, оставивший наиболее детальное описание погребального обряда древних славян, также не настаивал на том, что жертвой должна быть именно жена и вообще особа женского пола. "Когда же умирает у них глава - писал он, - то семья его говорит девушкам и мальчикам: кто из вас умрёт с ним? И кто-нибудь из них говорит: Я! Когда он так сказал, то это уже обязательно для него, ему никак не позволительно обратиться вспять, и если б он даже желал, это не допускается; большей частью делают это девушки"²⁷. Возможно из-за того, что чаще всего на подобный шаг соглашались девушки, и сложился стереотип, что именно женщина должна быть жертвой.

По мнению В. В. Мавродина, приблизительно одинаковое количество мужских и женских захоронений в отдельных могилах свидетельствует о том, что свободная женщина не сопровождала своего умершего мужа в потусторонний мир²⁸. Большинство курганов конца I тысячелетия, не принадлежащих дружинникам, действительно чаще всего содержат одно захоронение, как, например, у волынян и древлян. У вятичей и кривичей второе и последующие захоронения, иногда присутствующие в курганах, являются впускными, то есть совершёнными позднее²⁹. Но ведь парные захоронения практиковались только в дружинной среде (т. н. "дружинные курганы"), которая по своей численности составляла лишь небольшую долю населения Древней Руси, в силу чего практически не влияла на статистику. Это позволяет предположить, что обычай захоронения жены или рабыни вместе с умершим существовал только в среде древнерусской знати.

Несмотря на бытовавшее у восточных славян многожёнство и наложничество, жёны в Древней Руси отличались целомудренностью и верностью, о чём неоднократно писали относящиеся с предубеждением к славянам византийские и западноевропейские авторы. Даже причиной существования жестокого ритуала захоронения женщины вместе с умершим мужем современники считали любовь. Маврикий в своём "Стратегиконе", описывая нравы древних славян, указывает, что "скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считает смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь"³⁰.

Немецкий архиепископ Бонифаций, укоряя английского короля Этельреда в ведении распутной жизни, приводит ему в пример семейную жизнь славян: "Народ мерзкий и самый дурной, соблюдают, однако же, с такой верностью в супружеском союзе взаимную любовь, что жена по смерти мужа сама отрекается от жизни, и та считается между ними славною, которая своею рукою убьёт себя, чтобы сгореть с мужем на одном костре"³¹. И даже если у умершего было несколько жён, первоочередное право быть похороненной вместе с ним, по свидетельству Ибн-Руста, получалата, которая утверждала, что особенно сильно любила мужа³².

Но российский историк XIX столетия В. В. Макушев считал, что "не одна любовь к мужьям заставляла славянок обрекать себя на сожжение". Опираясь на сведения арабских авторов Ибн-Фадлана и Аль-Массуди, он выделил три причины, по которым женщина совершала подобный шаг: "1) Девица по выходу замуж была уводима в чужую семью, иногда далеко от родных; муж был естественным и единственным её защитником и покровителем. Со смертью мужа она лишалась защиты от претензий и обид со стороны людей ей чужих и потому предпочитала умереть, чем вести тягостную жизнь в одиночестве. 2) Женщина существо слабое и беззащитное, не могла, по понятиям славян, войти в рай без содействия мужа. 3) Перенося в жизнь загробную те же самые отношения, в которых они находились здесь на земле, славяне сжигали вместе с умершим, всё, что было необходимо ему в загробной жизни: пищу, одежду, оружие, коня и жену, которой предназначено было услаждать досуг её мужа"³³.

По мнению Б. А. Рыбакова, "рай был доступен лишь самому уважаемому человеку"³⁴. Поэтому вполне возможно, что некоторые из членов семьи, родственники или жёны, добровольно вызывались сопровождать "уважаемого человека" (князя, боярина и т. п.) в мир иной, надеясь вместе с ним попасть в рай. Наверное, поэтому вместе с князем в черниговском кургане Чёрная Могила были погребены его юный родственник и женщина, пожелавшие вместе со своим господином попасть в рай.

Глава семьи имел чрезвычайно широкие полномочия и по отношению к своим детям. Он даже мог распоряжаться жизнью своего ребенка. Наши источники того времени не дают прямых свидетельств того, что отцы могли убивать своих детей при рождении. Только в одном трактате - "Слове Григория Богослова" - упоминается об убийствах младенцев, практиковавшихся в Тавриде [древнее название Крыма] - "таверьская деторезанья", которые русский переводчик приписывает славянам³⁵. Но подобный обычай существовал у соседей восточных славян - чехов, а также у прибалтийских славян. Там родители могли убить младенца, особенно дочь, если её существование было в тягость для семьи³⁶. Поэтому, считает Сергеевич, молчание наших источников не может служить убедительным доказательством отсутствия подобного обычая у восточных славян³⁷.

Косвенно существование данной традиции подтверждают и русские былины. Так, в былине "Михайло Петрович (Козарин)" говорится, что когда у короля Петра Коромыслова родился десятый сын Михайло, "отец Михайлушка, ни мать не возлюбили, / Родны братьица ёго невознавидели; / Захотели Михайлушка конём стоптать, / Захотели Михайлушка копьём сколоть"³⁸. А Илья Муромец не задумываясь убивает свою дочь, в другой версии - сына Сокольника, за покушение на свою жизнь: "А схватил как поляницу за желты кудри, / Да спустил ен поляницу на сыру землю, / Да ступил ен поляницы на праву ногу, / Да он дернул поляницу за леву ногу, / А он надвоё да ю порозорвал, / А и рубил он поляницу по мелким кускам, / Да содился-то Илья на добра коня, / Да он рыл-то ты кусочки по чисту полю, / Да он первые половинку-то кормил серым волкам, / А другую половину чёрным воронам"; "Да схватил он Сокольника за черны кудри, / Да и вызнял его выше могуцих плець, / Опустил он его да о керпищат пол / Да и тут-де Сокольнику смерть случилосе. / Да и вытащил старой его вон на улицу, / Да и руки и ноги его он оторвал, / Розсвистал он его да по чисту полю, / Да и тулово свезал да ко добру коню, / Да сорокам, воронам да на расклёваньё, /Да серым де волкам да на ростарзаньё"³⁹.

Но помимо абсолютных прав в отношении детей, родители имели перед ними и весьма значительные обязанности. В частности, отец брал на себя обязательство заботиться о своих детях, пока они не достигнут юношеского возраста и не смогут обеспечивать себя сами⁴⁰. Кроме того, в языческий период на отца возлагалось исполнение обычая кровной мести в случае убийства сына: "Убьеть мужь мужа, то мьстить... отцю сын..."⁴¹. Примером исполнения такого рода обязанности может служить месть воеводы Свенельда князю Олегу Святославичу за убийство сына Люта: "И молвляше всегда Ярополку Свенальдъ: "Поиди на братъ свой и поими волость его", хотя отмьстити сыну своему". В результате начавшейся войны между братьями Свенельдов обидчик Олег Святославич погиб⁴².

Обязательства, налагаемые древнерусским обществом на детей по отношению к родителям, были гораздо большими, нежели их права. В дохристианские времена дети были обязаны окружать родителей заботой, защищать их и содержать в старости, а также мстить за убийство родителей⁴³.

Таким образом, супружеские отношения в Древней Руси языческого периода строились на принципе главенства отца над всем домочадцами, так как физическая сила давала статусные преимущества в обществе, где господствует ручной труд и существует постоянная необходимость защиты домашнего очага. Этим же фактором определялись взаимные права и обязанности членов семьи.

Тем не менее в семейной жизни восточных славян оставалось место для супружеской любви и родительской заботы.

1. Повесть временных лет (ПВЛ). По Лаврентьевскому списку. М.; Л. 1950. Ч. 1. С. 15.

2. Татищев В. История Российская: В 3 т.М. 2003. Т. 1. С. 56.

3. ПВЛ. С. 53, 54.

4. Там же. С. 56; Татищев В. Указ. соч. Т. 1. С. 60.

5. Нидерле Л. Славянские древности. М. 2000. С. 207; Черниловский З. М. Русская Правда в свете других славянских судебников//Древняя Русь: проблемы права и правовой идеологии. М. 1984. С. 21.

6. ПВЛ. С. 56.

7. Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. М. 1991. Т. 1. С. 246.

8. Гаркави А. Я. Сказание мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII века до конца века по Р.Х.) СПб. 1870. C. 129; Мишулин А. В. Древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII в. н. э.// Вестник древней истории. 1941. № 1. С. 253; Макушев В. Сказание иностранцев о быте и нравах славян. СПб. 1861. С. 141.

9. Бахрушин С. К вопросу о крещении Киевской Руси//Религия и церковь в истории России. М. 1975. С. 20.

10. ПВЛ. С. 55–56.

11. Шульгин В. О. О состоянии женщины в России до Петра Великого. Киев. 1850. С. 38–39.

12. Сергеевич В. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб. 1894. С. 273.

13. Владимирский-Буданов М. Хрестоматия по истории русского права. Киев. 1908. Вып. 1. С. 8–9.

14. ПВЛ. С. 42–43.

15. Татищев В. Указ. соч. Т. 2. С. 164–165.

16. Святогор и Илья Муромец//Былины. М. 1991. С. 52–53.

17. Три года Добрынюшка стольничал// Былины. С. 306.

18. Иван Годинович//Свод русского фольклора. Былины в 25 томах. Т. 2. СПб. 2001. С. 56.

19. Чурила Пленкович и Катерина//Свод русского фольклора. Т. 1. СПб. 2001. С. 642.

20. Неволин К. А. Полное собрание сочинений. СПб. 1857. Т. 3. Ч. 1. С. 79.

21. Гаркави А. Я. Указ. соч. С. 129.

22. Там же. С. 99–100.

23. Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв.//Древнерусское государство и его международное значение. М. 1965. С. 388.

24. Мишулин А. В. Указ. соч. С. 253.

25. Данило Ловчанин//Свод русского фольклора. Т. 2. С. 80.

26. Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М. 1982. С. 248, 253, 254.

27. Гаркави А. Я. Указ. соч. С. 97.

28. Мавродин В. Древняя Русь (происхождение русского народа и образование Киевского государства). М. 1946. С. 129.

29. Седов В. В. Указ. соч. С. 98, 104, 146, 148.

30. Мишулин А. В. Указ. соч. С. 253.

31. Макушев В. Указ. соч. С. 141.

32. Новосельцев А. П. Указ. соч. С. 388.

33. Макушев В. Указ. соч. С. 142.

34. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М. 1988. С. 309.

35. Нидерле Л. Указ. соч. С. 210.